Да, автор скурил что-то не хорошее, он уже это понял и дико извиняется за ниже написанный бред.
808 слов.
Ключевое слово - ...
Гилберт закрывал глаза, совершенно точно уверенный в том, что видит блеклый лунный свет в последний раз. Оз что-то кричал, так горько, отчаянно и, наверное, излишне громко. Хотелось что-то сказать – такое, безумно важное, все то несказанное, что Найтрей постоянно прятал в себе, надеясь, что скажет. Когда-нибудь, много позже, когда все это безумие закончится, когда они будут сидеть на веранде в поместье Безариусов, пить портвейн и вспоминать былое. Нет, он не глуп. Но он и правда верил в мистическое «когда-нибудь». Но теперь каждый вдох-выдох давался с трудом, воздух кровью вырывался наружу. Нет, больно не было. Была какая-то дикая усталость, обреченность и … покорность? Он устал. Гилберт Найтрей очень устал. И теперь ему бы хотелось, что бы его наконец оставили в покое, перестали суетиться и пытаться хоть что-то сделать. Он умирал – он это знал точно, как знал, что солнце всходит на востоке. И плевать, что ничего еще не сделано. Он слишком долго боролся. Он слишком мало успел. И, хотя он понимал это, он просто хотел хоть немного отдохнуть и медленно прожить оставшиеся минуты до – а будет ли он? – рассвета.
Ключевое слово – медленно.
А потом свет окончательно померк, и когда Гилберт смог-таки наконец вздохнуть – о, черт возьми, он, да, таки снова выжил – юноша пожалел, что там, лежа на обломках со сломанными костями и порванными суставами не умер окончательно. И еще неизвестно, что было бы хуже.
А она улыбалась приторной до тошноты улыбкой. В длинных серебристо-белых волосах скользили солнечные зайчики, босые ноги зябко касались мраморного, выложенного шахматной клеткой пола, в руках – очередная игрушка, почему-то до боли напоминающая ворона.
- Ну, здравствуй, Гил. Я ждала тебя. Он молчал. Молчал, зная, что все равно не найдет нужных слов, чтоб ответить ей. Нужных слов, чтобы ей угодить. Поэтому Рейвен лишь поднялся с дивана на который его так заботливо уложили и отвел взгляд в сторону.
- Ты опять молчишь? Я ведь могу и обидеться. - Она притворно надувает губы, но в ее глазах колотый мелким крошевом фиалковый лед - ни дать, ни взять глаза Снежной королевы. Только вместо Северного полюса и изящно-прекрасного снежного замка - комната с бесчисленным числом игрушек, а вместо вечности из льдинок - безумное чаепитие. Но и здесь, как и в той сказке, есть свои правила.
Гилберт совершенно точно об этом знает.
Поэтому он лишь – опять молча – садится за длинный стол, покрытый накрахмаленной и переслащенно-белой скатертью, пьет переслащенный чай с молоком и старается поддерживать видимость разговора. Такого же переслащенного, как и все остальное в этой комнате. В этом мире. В ней.
Она улыбается и садится на соседний стул. Игрушечный ворон в ее руках разлетается черным перьями.
Ключевое слово – видимость.
Утро пахнет дождем. И странной серостью, но, наверное, это всего лишь отголосок свежесваренного кофе, туманящего так и не проснувшийся разум. Гилберт не помнит – или не знает? – сколько времени он провел здесь, но абсолютно точно уверен в том, что сейчас в этом лишенном солнца и ветра мире утро. Кофе все так же переслащен, как и печенье. Но Найтрею все больше кажется, что он к этому привык. Только во рту все больше и больше отдает горечью.
- Я все равно уйду отсюда. – Однажды говорит он и ждет ее реакции.
Воля Бездны полусидит-полулежит на софе и прижимает к себе очередную игрушку.
- Да. Но я буду ждать. – И она смеется. А ее смех – горький-горький, как полынь.
Воля Бездны смеется. Рейвен опускает взгляд, невысказанные и ненужные слова тают, как сахар в чае, эхом звенят, как ложечка, помешивающая горячий напиток в кружке. Молча наблюдают игрушки. Остывает чай. Изгнивает убитое в этом пространстве время.
Ключевое слово – горечь.
Завтра будет новый день, впрочем, ничем не отличный от многих десятков, сотен, тысяч предыдущих. И Гил знает, что в один из завтрашних дней за ним обязательно придет Оз. И дело не в том, что ему хочется в это верить, не в том, что такая вот у юного Безариуса натура, да и не в том, собственно, что ему так сильно хочется отсюда уйти. А все потому, что ему все труднее и труднее находиться в обществе этого… этой девушки (а девушки ли?), так похожей и не похожей на него самого. Ему все чаще кажется, что находясь настолько близко к ней, он начинает сходить с ума.
- Все мы здесь не в своем уме. Еще можно поспорить, кто более безумен – мы или жители солнечного мира. – Чуть пожимает плечами Воля Бездны, бездумно кроша сахарное печенье. И в этот миг она как-то сильно похожа на человека. Совсем по-человечески.
Гил, знает, что уйдет отсюда. И Воля Бездны это тоже знает. Быть может, даже лучше, чем сам Найтрей. Она это знает, как и то, что он обязательно сюда вернется. И сколько бы раз не уходил – все равно вернется. Сюда. К ней.
Потому, что это неизбежность. Их общая неизбежность. Одна на двоих.
Гилберт, как и прежде, устало потирает виски и смотрит куда-то в сторону. Воля Бездны широко улыбается, в повисшей тишине почти слышно, как звенит в ее глазах колотый лед. Молча посмеиваются игрушки. Догнивает мертвое время.
Я радо, что вам угодило^^ целуйте меня, пока никто не видит^^ Очень боялось, ибо писало после долгого перерыва да и времени было мало. Спасибо вам за столь интересную заявку
-
-
05.08.2010 в 15:13808 слов.
Ключевое слово - ...
Гилберт закрывал глаза, совершенно точно уверенный в том, что видит блеклый лунный свет в последний раз. Оз что-то кричал, так горько, отчаянно и, наверное, излишне громко. Хотелось что-то сказать – такое, безумно важное, все то несказанное, что Найтрей постоянно прятал в себе, надеясь, что скажет. Когда-нибудь, много позже, когда все это безумие закончится, когда они будут сидеть на веранде в поместье Безариусов, пить портвейн и вспоминать былое. Нет, он не глуп. Но он и правда верил в мистическое «когда-нибудь».
Но теперь каждый вдох-выдох давался с трудом, воздух кровью вырывался наружу. Нет, больно не было. Была какая-то дикая усталость, обреченность и … покорность?
Он устал. Гилберт Найтрей очень устал.
И теперь ему бы хотелось, что бы его наконец оставили в покое, перестали суетиться и пытаться хоть что-то сделать. Он умирал – он это знал точно, как знал, что солнце всходит на востоке. И плевать, что ничего еще не сделано. Он слишком долго боролся. Он слишком мало успел. И, хотя он понимал это, он просто хотел хоть немного отдохнуть и медленно прожить оставшиеся минуты до – а будет ли он? – рассвета.
Ключевое слово – медленно.
А потом свет окончательно померк, и когда Гилберт смог-таки наконец вздохнуть – о, черт возьми, он, да, таки снова выжил – юноша пожалел, что там, лежа на обломках со сломанными костями и порванными суставами не умер окончательно.
И еще неизвестно, что было бы хуже.
А она улыбалась приторной до тошноты улыбкой. В длинных серебристо-белых волосах скользили солнечные зайчики, босые ноги зябко касались мраморного, выложенного шахматной клеткой пола, в руках – очередная игрушка, почему-то до боли напоминающая ворона.
- Ну, здравствуй, Гил. Я ждала тебя.
Он молчал. Молчал, зная, что все равно не найдет нужных слов, чтоб ответить ей. Нужных слов, чтобы ей угодить. Поэтому Рейвен лишь поднялся с дивана на который его так заботливо уложили и отвел взгляд в сторону.
- Ты опять молчишь? Я ведь могу и обидеться. - Она притворно надувает губы, но в ее глазах колотый мелким крошевом фиалковый лед - ни дать, ни взять глаза Снежной королевы. Только вместо Северного полюса и изящно-прекрасного снежного замка - комната с бесчисленным числом игрушек, а вместо вечности из льдинок - безумное чаепитие.
Но и здесь, как и в той сказке, есть свои правила.
Гилберт совершенно точно об этом знает.
Поэтому он лишь – опять молча – садится за длинный стол, покрытый накрахмаленной и переслащенно-белой скатертью, пьет переслащенный чай с молоком и старается поддерживать видимость разговора. Такого же переслащенного, как и все остальное в этой комнате. В этом мире. В ней.
Она улыбается и садится на соседний стул. Игрушечный ворон в ее руках разлетается черным перьями.
Ключевое слово – видимость.
Утро пахнет дождем. И странной серостью, но, наверное, это всего лишь отголосок свежесваренного кофе, туманящего так и не проснувшийся разум.
Гилберт не помнит – или не знает? – сколько времени он провел здесь, но абсолютно точно уверен в том, что сейчас в этом лишенном солнца и ветра мире утро.
Кофе все так же переслащен, как и печенье. Но Найтрею все больше кажется, что он к этому привык. Только во рту все больше и больше отдает горечью.
- Я все равно уйду отсюда. – Однажды говорит он и ждет ее реакции.
Воля Бездны полусидит-полулежит на софе и прижимает к себе очередную игрушку.
- Да. Но я буду ждать. – И она смеется. А ее смех – горький-горький, как полынь.
Воля Бездны смеется. Рейвен опускает взгляд, невысказанные и ненужные слова тают, как сахар в чае, эхом звенят, как ложечка, помешивающая горячий напиток в кружке. Молча наблюдают игрушки. Остывает чай. Изгнивает убитое в этом пространстве время.
Ключевое слово – горечь.
Завтра будет новый день, впрочем, ничем не отличный от многих десятков, сотен, тысяч предыдущих. И Гил знает, что в один из завтрашних дней за ним обязательно придет Оз.
И дело не в том, что ему хочется в это верить, не в том, что такая вот у юного Безариуса натура, да и не в том, собственно, что ему так сильно хочется отсюда уйти. А все потому, что ему все труднее и труднее находиться в обществе этого… этой девушки (а девушки ли?), так похожей и не похожей на него самого.
Ему все чаще кажется, что находясь настолько близко к ней, он начинает сходить с ума.
- Все мы здесь не в своем уме. Еще можно поспорить, кто более безумен – мы или жители солнечного мира. – Чуть пожимает плечами Воля Бездны, бездумно кроша сахарное печенье. И в этот миг она как-то сильно похожа на человека. Совсем по-человечески.
Гил, знает, что уйдет отсюда.
И Воля Бездны это тоже знает. Быть может, даже лучше, чем сам Найтрей. Она это знает, как и то, что он обязательно сюда вернется. И сколько бы раз не уходил – все равно вернется. Сюда. К ней.
Потому, что это неизбежность.
Их общая неизбежность.
Одна на двоих.
Гилберт, как и прежде, устало потирает виски и смотрит куда-то в сторону.
Воля Бездны широко улыбается, в повисшей тишине почти слышно, как звенит в ее глазах колотый лед.
Молча посмеиваются игрушки.
Догнивает мертвое время.
Ключевое слово - …
-
-
05.08.2010 в 18:07целуйте меня, пока никто не видит^^Очень боялось, ибо писало после долгого перерыва да и времени было мало.
Спасибо вам за столь интересную заявку
автор
-
-
05.08.2010 в 18:12